Крепость албазин на амуре. Оборона Албазина

Предыстория

Установившаяся в Китае с середины XVII века маньчжурская императорская династия Цин не признавала присоединения к России приамурских земель, которые считала своими родовыми владениями, но до того фактически не контролировала. В 1682 году отношения между Россией и Китаем обострились, оба государства принимали меры по усилению своего присутствия на Амуре. Россия учредила отдельное Албазинское воеводство, направив на Амур воеводу А. Толбузина с отрядом служилых людей, организовывались новые поселения в бассейне реки Зея . В сентябре 1682 года китайский император дал поручение сановникам Лантаню и Пэнчуню оценить возможности вытеснения русских из Приамурья .

Фудутун Пэнчунь занимал должность верховного командующего, но фактически роль организатора и руководителя военной операцией играл Лантань, которого русские называли «воеводой» и отдавали должное его военным способностям. В ноябре Лантань с небольшим конным отрядом побывал вблизи Албазина, где объяснил своё появление охотой на оленей. Русские и маньчжуры обменялись подарками. По результатам своей рекогносцировки Лантань составил доклад об организации военной экспедиции против Албазина, деревянные укрепления которого он оценил как слабые.

October 5th, 2017

«Путник, весть донеси нашим гражданам в Лакодемоне, что, Спарты исполнив завет, здесь мы костьми полегли». Эти гордые слова высечены на огромном камне, поставленном на холме у входа в Фермопильское ущелье в Греции. Здесь в сентябре 480 года до н. э. произошла знаменитая битва трехсот спартанцев под командованием царя Леонида с персидской армией Ксеркса. Герои погибли все до единого, но обеспечили столь необходимое время для соединения отрядов греческих городов-полисов в единую армию.

У казаков на Дальнем Востоке тоже есть свои Фермопилы. Это Албазинский острог, оборона которого в 1685 и 1686 годах навсегда останется одной из самых героических страниц в истории России. Так же как и спартанцы Леонида, казаки сумели ценой невероятных усилий и жертв удержать свой важнейший стратегический рубеж на Амуре. И, так же как и спартанцы, были преданы.

«По казацкой росписи, яко Кромы, воздвигнут...»

Как было уже упомянуто в статье « », сразу же после возвращения в Албазин атаман Алексей Толбузин со всей энергией принялся восстанавливать Албазинский острог. В основу нового сооружения был положен не старомосковский или сибирский опыт фортификации, основанный на использовании деревянных конструкций, а казацкий, донской. В официальной «сказке», отправленной в Москву, нерчинский воевода Иван Власов написал: «Албазинский острог сдеется добрым, понеже по казацкой росписи, яко Кромы, воздвигнут...» В устах воеводы-московита упоминание о том, что Албазин построен «яко Кромы» звучит как вердикт гарантированной неприступности новой крепости: в 1685 году служилые «государевы холопы» помнили, конечно, бесславную для московской рати осаду крепостицы Кромы в Смутное время, которую полгода успешно оборонял донской атаман Андрей Корела.

Новая Албазинская крепость стала, по-видимому, наиболее мощным фортификационным сооружением в верхнем течении Амура, даже Айгунь — главный китайский форпост в регионе — уступал Албазину. Впрочем, Албазин тоже имел свою «ахиллесову пяту» — недостаток артиллерии: в крепости находилось всего восемь старых медных пушек и три легких затинных пищали, каким-то образом «доживших» в Нерчинске со времен Ерофея Хабарова. В отчаянной суете подготовки к вторжению китайцев приволокли в Албазин и тяжелую мортиру, стрелявшую пудовыми ядрами. Это орудие, бросающее ядра по высокой параболе, было бы бесценно для штурмующих, однако совершенно бесполезно при обороне. К тому же при своем огромном калибре мортира буквально «съедала» дефицитный порох.

Казацкий немец

Главным оборонительным ресурсом Албазина были, бесспорно, люди. Простые люди — донские, тобольские и забайкальские казаки — совершенно сознательно и без всякого административного принуждения вернулись в Албазин вслед за своим мужественным и решительным атаманом Толбузиным. Сам «батько Лексий» не знал, казалось, устали. Возникало ощущение, что он появлялся одновременно всюду: на строящемся пирсе, на смотровой башне, в глубоких, специально вырытых в основании валов пороховых погребах, у артиллерийских расчетов.

В Томске в 1665 году Бейтон женился на казачке и, как всякий немец долгое время живущий в России, совершенно искренне обрусел. Он поверстался в казаки, принял православие и за заслуги был переведен на повышение в Москву в «дети боярские». Однако, в затхлых полувизантийских чертогах тогдашней Москвы «казацкому немцу» Афанасию показалось невероятно тоскливо, и он подал челобитную о переводе в Енисейск — случай беспрецедентный для собственно великорусского дворянства.

В Сибири Бейтону пришлось участвовать во множестве казацких рейдов против джунгар и енисейских киргизов, причем во всех походах немец проявил себя как превосходный командир и отличный товарищ. Небольшого роста, со свислыми на запорожский манер усами, в синем казацком чекмене и мохнатой папахе немец Бейтон практически не отличался на вид от окружавших его казаков. Это отличие было видно и слышно только в бою: вместо казацкой шашки, немец предпочитал тяжелый прусский палаш, а вместо волчьего воя, привычного для атакующих казаков, яростно кричал «Mein Gott!» Между воеводой Толбузиным и Бейтоном установились дружеские отношения. У обоих основным мотивом деятельности были не личные амбиции или обогащение, а военный успех в борьбе с Китаем.

Казаки и китайцы: борьба воли

Возрождение Албазина произошло столь быстро, что в штабе Айгуньской группировки китайской армии вначале не хотели верить свидетельствам лазутчиков. Потом пришло раздражение: казаков обвинили в вероломстве. Раздражение китайских военачальников было тем сильнее, что императору Канси уже доложили о полной победе над «ми-хоу» [дословный перевод с китайского: «люди с лицами, похожими на обезьяньи». — Н. Л.].

Ненависть китайцев к казакам Албазина возрастала еще и от того, что в отличие от прошлых лет, казаки под командованием Бейтона явно пытались перехватить военную инициативу. 2 октября 1685 года на дальних подступах к Албазину (на так называемом Левкаевом лугу, в районе современного Благовещенска) казацкая сотня перебила китайский пограничный дозор из 27 человек. В ответ 14 октября маньчжурская конница Канси атаковала и сожгла Покровскую слободу, частью перебив, а частью пленив русских крестьян-переселенцев. Казаки Бейтона бросились в погоню, но маньчжуры успели уйти на правый берег Амура, перейти который казакам помешал начавшийся ледоход. Однако уже в начале ноября, по первому льду, Бейтон перешел Амур и уничтожил на месте сожженного маньчжурами села Монастырщина китайский разъезд. В начале декабря казаки успешно атаковали на китайском берегу Амура маньчжурское село Эсули, сожгли его, и, взяв пленных, благополучно ушли в Албазин.

В ответ китайцы совершили дерзкий рейд прямо в сердце Албазина: всего в 10 верстах от крепости они полностью сожгли русское село Большая заимка. Эта дерзость воспламенила казаков, и они решили ответить так, чтобы навсегда отбить у китайцев желание «делать поиски» на Албазин. Удар было решено нанести прямо в центр стратегического развертывания Айгуньской группировки войск Канси по военному лагерю Хума, который служил основной базой для рейдов китайских войск вверх по Амуру.

Ранним утром 24 февраля регулярный маньчжурский разъезд вышел за стены Хумы на построение. Не успели маньчжуры сесть на коней, как со склона ближайшей сопки раздался согласованный прицельный залп: восемь кавалеристов были убиты на месте. Вслед за этим из боковой лощины, примыкающей к крепости, с яростным волчьим воем к Хуме ринулся казацкий «спецназ»: пешие, специально отобранные пластуны, вооруженные кинжалами и пистолетами. Маньчжуры попытались уйти в ворота крепости, но не тут-то было: напуганные волчьим воем лошади обрывали уздечки, рвались на волю, топтали упавших всадников. Не прошло и нескольких минут, а ворота Хумы уже были широко распахнуты захватившими их пластунами. Маньчжурский гарнизон внутри крепости попытался отбить ворота, но было поздно — в них на заиндевелых конях влетели две сотни казаков Бейтона. Пошла рубка. Ее итогом стали сорок маньчжурских трупов, десяток пленных и дотла сожженная Хума. Бейтон потерял семь человек.

Новая битва за Албазин

Сожжение Хумы потрясло кабинет императора Канси: стало ясно, что без новой масштабной военной экспедиции против Албазина не обойтись. Опытный стратег Канси решил не торопиться, но затем решить проблему раз и навсегда: казаков нужно было выбить не только с Амура, но и вообще из Забайкалья. Тайная канцелярия императора, получив это указание, вскоре подготовила детально разработанный военно-стратегический доклад: своего рода китайский план «Барбаросса».

Согласно этому плану, китайская армия должна была всеми силами ударить по Албазину. Одновременно союзные Китаю монголы должны были, действуя по восточной оконечности Байкала, перерезать все русские коммуникации, ведущие к Нерчинску — главной военной базе московитов в Забайкалье. Затем концентрическими ударами китайцев с востока, а монголов с запада, Нерчинск должен быть захвачен и уничтожен вместе с окрестным русским населением. Стратегическим итогом кампании должна была стать полная зачистка Забайкалья от русских — объединенная монголо-китайская армия, по планам Канси, выходила к Байкалу, где должен быть построен мощный военный форт.

Лантань, главнокомандующий экспедиционным корпусом, поступив в личное подчинение императору Канси, начал военные действия 11 июня 1686 года. Силы китайской армии были немалыми: 3000 отборных маньчжурских кавалеристов и 4500 китайских пехотинцев при 40 орудиях и 150 военных и грузовых судах.

Медленно рассредоточиваясь, армия Лантаня постепенно окружила крепость. К новому, отлично срубленному пирсу подошли китайские суда. Лантань, удовлетворенно обозревая с коня свою военную армаду, не подозревал сопротивления. Как же впоследствии он пожалел о своей беспечности!

Ворота Албазина неожиданно распахнулись, и из них, вниз по крутому склону амурского берега, ринулось пять сотен вооруженных до зубов «казацьких людей». Их удар был страшен: китайские пехотинцы, не успевшие перестроиться с походного порядка на осадный, были смяты, началась паника. Залитые с головы до ног чужой и своей кровью, без устали разя кинжалами обезумевшего врага, казаки упорно прорывались к берегу — туда, где были пришвартованы китайские суда с оружием и провиантом. Еще один натиск, и они ворвались на пирс — ближние китайские корабли запылали — как раз именно те, на которых находилось продовольствие для китайской армии. Казалось, разгром армии Лантаня был близок: только один удар трех-четырех сотен казаков во фланг фактически опрокинутой китайской армии мог решить все дело. Увы, но даже одной резервной сотни — привет царедворцам Московии — у воеводы Толбузина не было: десятилетия бездарной переселенческой политики еще раз в полной мере продемонстрировали свои плоды.

Флангового удара казаков не могло произойти, зато его сумели нанести маньчжурские кавалеристы, вовремя подошедшие к месту битвы. К чести казацкого немца Бейтона, он ждал этот удар: быстро перестроенная фланговая сотня ударила встречь маньчжурам и обеспечила полный порядок отхода казаков в крепость.

Лантань был страшно раздосадован произошедшим, более того, перед ним сразу во весь рост встала проблема продовольственного обеспечения армии. В ярости полководец Канси приказал казнить командиров тех китайских формирований, которые обратились в бегство. Впрочем, в дальнейшем практику «карающего меча» пришлось оставить: 13 июля Бейтон повторил вылазку из Албазина практически с тем же результатом: китайцы снова побежали, маньчжуры фланговым ударом опять сумели остановить наступающих казаков. Лантаню стала полностью ясна главная слабость Албазина: отсутствие необходимого числа защитников. Поняв это, полководец Канси перешел к методичной осаде крепости.

Испытание бледной смертью

Первоначально китайский полководец приказал перейти к массированной бомбардировке крепости из всех стволов «ломовой артиллерии». Стрельбы было много, но крепость, построенная по казацкой технологии, все обстрелы выдержала. Правда, через два месяца методичных обстрелов гарнизон Албазина понес действительно тяжелую утрату: 13 сентября китайское ядро оторвало ногу выше колена воеводе Алексею Толбузину. От болевого шока и большой кровопотери тобольский атаман скончался через четыре дня. «Казацкий немец» Бейтон очень горевал о потере товарища. Позже он искренне напишет в своем рапорте: «Пили мы с покойным одну кровавую чашу, с Алексеем Ларионовичем, и он выбрал себе радость небесную, а нас оставил в печали».

Вдоволь попалив по Албазину, Лантань в 20-х числах сентября 1686 года решил склонить гарнизон к сдаче. Командованию крепости с отпущенным русским пленным Федоровым было передано письмо: «Вы большие силы не сердите, скорее сдайтесь... А коли так не будет, отнюдь добром не разойдемся». Бейтон ответил твердым отказом и с издевкою отпустил за стены крепости трех пленных маньчжур: мол, за одного русского трех ваших «богдойцев» отдаю.

Лантань понял намек и немедленно бросил войска на штурм Албазина. Штурм шел непрерывно всеми силами китайской армии пять суток (!) и не дал атакующим никаких результатов. Потом, до начала октября, полководец Канси еще дважды поднимал свои войска на штурм казацких Фермопил — и снова безрезультатно. Более того, в ответ на штурмы казаки перешли к вылазкам. В результате наиболее результативной из них, пятой по счету, были взорваны артиллерийские склады и вновь сгорело доставленное с низовьев Амура продовольственное зерно.

В результате к середине октября положение экспедиционной армии Лантаня очень осложнилось. Только безвозвратные потери в живой силе составили более 1500 человек, на исходе были боеприпасы, продовольственный паек на одного солдата был уменьшен в четыре раза. Сопротивление казаков в Албазине было столь ошеломляюще эффективно, что личная канцелярия императора Канси вынуждена была выпустить специальный циркуляр для иностранных послов с объяснением неудач на Амуре. «Объяснение» было составлено, разумеется, с учетом китайского менталитета: «Русские, находящиеся в Албазине, стоят насмерть, поскольку выбора у них нет. Все они — осужденные на казнь преступники, которые не имеют возможности вернуться на родину».

Впрочем, в китайском военном лагере положение было немногим лучше. Уже в декабре, как результат казацких вылазок, у Лантаня практически закончилось продовольствие — китайская армия стала походить на толпу отощавших, с трудом способных держать оружие людей. Отступить от Албазина Лантань также не мог: суда китайской флотилии вмерзли в Амур, а маньчжурские лошади были либо съедены, либо пали от отсутствия фуража. При сильных морозах пеший марш предельно истощенных людей, протяженностью более 500 км, к сожженному казаками форту Эсули мог стать для всей китайской армии смертным приговором.

В сложившейся ситуации, будь у московитской администрации в Забайкалье хоть какие-то наличные военные силы, одного удара военного отряда в 200—300 человек было бы достаточно, чтобы покончить раз навсегда со всем китайским экспедиционным корпусом.

Военные итоги казацких Фермопил

Сведения о военном конфузе китайской экспедиционной армии в Приамурье стали, наконец, достоянием дипломатических кругов стран Азии и Европы. Империя Цин с целью сохранения политического престижа отказывалась отводить свои войска с Амура, хотя истощенных солдат экспедиционного корпуса накрыла эпидемия: за январь-февраль 1687 года китайцы только от болезней потеряли более тысячи солдат. Тем не менее, Лантань, не получив приказа к отступлению, сцепив зубы, продолжал «глухую» осаду Албазина. Впрочем, казацкую крепость в начале 1687 года защищали, наверное, уже не люди, а несломленный дух погибших здесь героев: в Албазине осталось только 66 защитников, из которых держать оружие могли только девятнадцать казаков.

Приказ о полном снятии осады Лантань получил лишь в начале мая 1687 года. Нестройная толпа человеческих теней, в которых с трудом можно было узнать яростных маньчжурских воинов, неспешно потянулась вниз по течению Амура. Далеко от Албазина это воинство отойти не могло: уже через десять верст китайцы разбили лагерь, в котором солдаты Канси приводили себя в порядок вплоть до конца августа. Только 30 августа жалкие остатки корпуса Лантаня отплыли на судах в сторону Айгуня. Нашествие закончилось крахом.

В итоге албазинских Фермопил влияние Империи Цин в бассейне Амура стало призрачным. Успех под Албазином был не единственным. Казаки Якутского воеводства жестко подавили восстание тунгусов, инспирированное китайскими эмиссарами. Преследуя тунгусов, казаки обнаружили в районе Тунгирского волока крупный китайский отряд и полностью его уничтожили. Казаки Нерчинска наголову разгромили мунгальских ханов — союзников Канси. Потеряв несколько тысяч всадников, мунгалы (монголы) безоговорочно вышли из войны, и теперь ни о каком концентрическом ударе на Нерчинск с двух сторон уже не могло быть и речи. В Енисейске для отправки на Амур было подготовлено четырехтысячное казацко-русское войско. Казалось, Московская Русь навсегда вошла во владение богатейшими землями по Амуру. Увы, это только казалось...

Тяжкие переговоры

20 июля 1689 года в Нерчинске начались русско-китайские переговоры о заключении мира. Со стороны московитов их вел Федор Головин — известный впоследствии деятель «гнезда Петрова». Головин был типичнейшим представителем московской элиты предпетровского времени — эпохи слома великорусской национальной идентичности в результате разрушительных реформ патриарха Никона. Острого ума, но беспринципный, чудовищно изворотливый, но волевой, с легкостью «шагая по головам» для личной карьеры Федор Головин мог бы с успехом реализовать свою дипломатическую миссию в Нерчинске, если бы над ним висел топор безусловной царской воли. Увы, этой воли в Нерчинске не чувствовали: в Москве разворачивался финальный акт борьбы царицы Софьи Алексеевны и юного Петра I за власть. Головин был предоставлен, по существу, сам себе и с явной пользой для себя распорядился этим положением.

С китайской стороны дипломатическую миссию возглавил командующий гвардией императора, князь Сонготу. В состав делегации вошел уже известный нам Лантань, а также два иезуита-переводчика: испанец Томас Перейра и француз Жан-Франсуа Жербильон.

Переговоры проходили непросто. Главным камнем преткновения был, разумеется, Албазин. Китайцы требовали безусловного уничтожения этих казацких Фермопил. Федор Головин был готов признать суверенитет Китая над низовьями Амура, но при условии сохранения границы между Русью и Китаем по Албазину. Инструкция, полученная Головиным в Посольском приказе Московии, четко требовала сохранения Албазина в качестве восточного военного форпоста Руси. Был момент, когда князь Сонготу попытался «перевернуть шахматную доску»: он начал угрожать немедленной войной, — благо цинские послы прибыли в Нерчинск в сопровождении войска в 15 тысяч человек и специального полка артиллерии. Головин, не удосужившийся заранее подтянуть к Нерчинску военные силы, мог опираться только на сводный корпус из русских стрельцов, казаков и тунгусов, общей численностью не более трех тысяч человек. Тем не менее, в этом случае Головин проявил решимость: он заявил Сонготу о своем согласии прервать переговоры и стал демонстративно укреплять стены Нерчинска.

Китайский форт Айгунь располагался более чем на 500 км восточнее Албазина, а это значит, что китайцы были готовы не только смириться с существованием Албазина, но даже передать московитам огромную полосу земли к востоку от крепости.

Такая податливость Канси была, разумеется, не случайной. Албазин не был взят, стены крепости укреплялись. На монгольско-китайской границе стало очень неспокойно: вчерашние союзники явно готовились к войне с Китаем. Однако наиболее тревожным событием стало мощное вторжение джунгаров в западные провинции Цин. Верховный хан джунгаров Галдан настойчиво предлагал Московской Руси совместную военную интервенцию в Китай. Канси не испытывал иллюзий относительно того, знает ли Федор Головин об этих инициативах джунгарского хана. Головин, разумеется, об этом знал. Знал... — и сдал Албазин!

Преданы и забыты

Как это произошло, до сих пор не понятно ни одному историку в мире. Как можно было согласиться на тотальное уничтожение не занятой противником крепости, при этом безвозмездно передав ему свыше 1 млн квадратных километров? С росписью Федора Головина на Нерчинском договоре Московская Русь теряла практически весь бассейн Амура, завоеванный казаками, вплоть до тихоокеанского побережья. Были утрачены стратегически важные высоты Большого и Малого Хингана. А с утратой плодородных земель среднеамурских равнин Русь автоматически теряла зерновую (то есть продовольственную) самодостаточность Забайкалья и Восточной Сибири. Теперь каждый килограмм зерна нужно было возить в Нерчинск или Якутск не с расстояния 700—800 км, а с Урала и Западной Сибири, то есть на расстояние 3,5—4 тысячи километров!

Когда Федор Головин вернулся в Москву, он не пытался объяснить царю Петру I, как можно было в исключительно благоприятных внешнеполитических условиях потерять за столом переговоров то, что было надежно защищено казацкой стойкостью в кровавой борьбе. Полную ликвидацию крупной золотой казны, которая была выдана ему в Посольском приказе на нужды подкупа иностранных послов, а также «иньших воровских и прелестных людей», Головин объяснил необходимостью... подкупа переводчиков-иезуитов. Только благодаря этой щедрой мзде, проклятые католики согласились-де помочь московиту уломать, наконец, упертых, абсолютно несгибаемых «богдойцев».

Знаменитая русская пословица о том, что если не пойман — значит не вор, родилась, бесспорно, в мрачных коридорах приказов Московии. Федор Головин не был пойман за руку. Первым из великих русских бояр срезав бороду и закурив вонючую трубку, он сделал блистательную карьеру при Петре I. Кому была занесена взятка за сдачу и уничтожение Албазина — Головину или все же иезуитам миссии Сонготу — навсегда останется тайной. Однако за гранью времени не может остаться здравый смысл: зачем платить-то было, когда по инструкции императора Канси миссия Сонготу должна была передать во владения Руси не только Албазин, но практически весь средний Амур?!

Существует старая казацкая легенда о том, как есаул Бейтон прощался с Албазином. Получив чудовищный приказ Федора Головина, в котором предписывалось «...город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, а служилых людей с женами и с детьми и со всеми животы вывесть в Нерчинск», Бейтон собрал казаков на берегу Амура. Он долго убеждал их, что уходить надо, что реальных сил из Московии за все время после осады так и не пришло, что китайцы все равно вернутся и снова будет рубка, будет кровь. Казаки упрямо спорили, отказывались уходить. Тогда Бейтон в ярости выхватил из ножен свой тяжелый палаш и со словами: «Не бывать нам в Албазине — как этому палашу не всплывать!» — швырнул оружие в Амур. И тут, о диво! Палаш, поддержанный мощным водоворотом, вдруг всплыл рукояткою вверх — как будто в виде креста — и, сверкая золоченой полосой на солнце, медленно, очень медленно ушел ко дну...

После ухода казаков из Албазина русские люди смогли вновь выйти на высокие берега Амура только через двести лет — во второй половине XIX века.

В Фермопильском ущелье уже через 60 лет после гибели трехсот спартанцев был поставлен суровый, прекрасный в своей мужественной простоте памятник. В маленьком селе Албазино Амурской области, таком же медленно угасающем, как и тысячи других сел России, памятника павшим казакам до сих пор нет.

Великорусское переселение на Дальний Восток (как, впрочем, и украинское тоже) шло исключительно по следам и зарубкам казаков. Почему это происходило именно так, легко понять: пустующих на Земле территорий нет, и чтобы что-то «освоить», нужно было первоначально это что-то «завоевать».

В эпоху превращения захолустного по европейским меркам царства Московия в крупнейшую европейскую державу русское самодержавие не обладало ни навыками, ни механизмами для тотальной мобилизации русского населения центральных областей страны к достижению каких бы то ни было крупных внешнеполитических задач. Полное отсутствие в русской правящей среде, вплоть до эпохи Петра I, привычки и механизмов к всеобщей мобилизации собственного народа вскоре убедительно доказала многолетняя, в финале проигранная Ливонская война и последующее лихолетье Смутного времени. Между тем, территориальное расширение Московской Руси, начиная с ХVI века, происходило высокими темпами.

Только между серединой ХVI века и концом ХVII века Московская Русь в среднем ежегодно (150 лет подряд!) приобретала земли, равные по площади современной Голландии. К началу ХVI века Московское государство равнялось по площади всей остальной Европе, а присоединенная атаманом Ермаком Западная Сибирь по масштабу вдвое превышала площадь Европы. К середине ХVII века Московия — без политических пароксизмов и чудовищных военных усилий Петра I, по сути без особых финансовых и материальных вложений — стала самым большим государством в мире.

Кто же произвел это колоссальное по протяженности, никогда, после Чингисхана и Тимура, более не повторявшееся в мире территориальное приращение?

Поход Перфильева и Хабарова

В 1946 году в старинной казацкой станице Максимиха Баргузинского аймака Бурятской АССР советские этнографы записали со слов старожила Федора Горбунова следующее: «Перфильев родом из казаков и сам был казаком. Все ранешние сотники, пятидесятники, воеводы и атаманы своим родом происходили с Дона. До того как прийти им в Сибирь, они сначала гуляли по Дону, Волге и Уралу. Потом, когда они услышали, что можно идти в Сибирь, они пошли с Урала через Обь на Енисей. На Енисее у них была главная остановка, тут был самый большой острог. <...> В остроге жил воевода — самый главный из казаков, которого на этот пост сам царь поставил. Воевода всех казаков принимал, делал из них отряды, потом посылал на Лену, Ангару, на Амур и на другие реки».

Изучение процесса освоения славянами Сибири и Дальнего Востока убеждает: такой сверхмобилизационный этносоциальный рывок, который сделали на восток Евразии казаки, был под силу (среди европейских народов) только им. Только казаки — этнос славянских самураев, народ, для которого идеалы человеческого достоинства, духовной свободы, национальной и социальной взаимоподдержки были не чем-то отвлеченным и далеким, а фактом их повседневной реальности, — могли совершить этот подвиг.

Упомянутый казак Перфильев есть ни кто иной, как знаменитый казацкий атаман Максим Перфильев, который был не только талантливым военачальником, но и искусным дипломатом, ибо свободно говорил на татарском, эвенкийском, монгольском и китайском языках. В 1618-1627 годах Перфильев присоединил к Московской Руси земли по Верхней Тунгуске, Лене и Витиму, оружием или дипломатией взял с аборигенов царский ясак. Он построил несколько укрепленных крепостиц — острогов, включая знаменитый Братский острог (ныне город Братск). В 1638 году, задолго до Ерофея Хабарова, атаман Перфильев вышел к Амуру — «собирать-де даурския землицы».

Московская Русь, то есть российское государство до Петра I, очень взвешенно, нарочито осторожно отзывалось на любые инициативы к своему территориальному расширению. Такие инициативы исходили преимущественно от казаков. В 1638 году казаки штурмом взяли стратегически важнейшую турецкую крепость Азов в устье Дона. Летом и осенью 1641 года они героически выдержали более чем трехмесячную осаду, вошедшую в военную историю как «Азовское сидение». Все это время, вплоть до середины 1642 года, казаки неустанно предлагали Москве взять Азов «под свою руку», закрепив тем самым за династией Романовых огромные территории в Приазовье и устье Дона. Москва очень долго размышляла, очень долго совещалась, но в конце концов отказалась от Азова. Второй раз, причем ценой значительных русских потерь, взять Азов удалось только Петру I.

Столь же осторожно и раздумчиво Москва вела себя и в событиях Переяславской Рады, когда практически без особых военных усилий — на саблях запорожских казаков — царю Алексею Тишайшему была поднесена Левобережная Украина.

В подобном стиле реализовывалась политика Московской Руси в Сибири и на Дальнем Востоке. Создавалось впечатление, что зауральские земли были для Московии своего рода «чемоданом без ручки». Отсутствие продуманной стратегической линии влекло за собой спонтанность, непоследовательность, а то и противоречивость действий.

Албазин. Источник: 2x2.su

Впервые отсутствие внятной твердой линии Москвы при реализации политики на Азиатском Востоке ярко проявились в событиях, связанных с Албазинским воеводством.

В 1651 году Ерофей Хабаров с боем взял укрепленное селение даурского князька Албазы, располагавшееся на Амуре недалеко от слияния рек Шилки и Аргуни. Ныне в этом месте расположено село Албазино Амурской области. Хабаров решил основать в этом месте постоянную крепостицу-острог. Невзирая на нехватку людей в отряде, он оставил в Албазине 50 казаков и пошел дальше вниз по Амуру. Албазин имел исключительно выгодное стратегическое расположение в верховьях Амура, однако невзирая на этот фактор крепостица не получила никакой реальной помощи из Московии — ни людьми, ни пороховым «зельем». В результате постоянные нападения маньчжуров из Китая вынудили казаков в 1658 году не только оставить Албазин, но даже уйти из всех основанных деревень и крепостиц к западу от острога.

Рейд Никифора Черниговского

Следующий приход Московской Руси на Амур снова был обеспечен этнической энергией казаков. Обеспечил это возвращение Никифор Черниговский — ярчайший представитель казацкого этноса середины XVII века. В составе войска Запорожской Сечи он воевал против Московии на стороне поляков в Смоленской войне (1632-1634 годы). Был ранен, попал в русский плен, а в 1638 году сослан в Сибирь, в город Енисейск.

Помотавшись по всем сибирским острогам, Никифор Черниговский в конце концов оказался в самом дальнем углу русской ойкумены — в Илимске на Лене. Здесь запорожец поднял восстание и собственноручно убил илимского воеводу Лаврентия Обухова — патологического садиста и мздоимца. Понимая, что теперь от московского царя ему может быть гарантирован только топор палача, Никифор Черниговский во главе отряда из 84 восставших казаков ушел в Приамурье, где вновь возвел Албазинскую крепость. Талантливый администратор и дипломат, Никифор Черниговский учредил в Албазине казацкую республику по типу Запорожской Сечи, основал вокруг крепостицы несколько новых русских селений, стал регулярно собирать ясак с окрестных аборигенов.

Московская администрация сквозь пальцы смотрела на усиление Албазинской казачьей республики, успешно управляемой приговоренным к смертной казни бунтовщиком. Организовать карательный поход на Албазин царские воеводы в Сибири, конечно же, могли, но воевать с казаками ввиду усиления за Амуром китайской империи Цин, по-видимому, не очень хотелось.

Дело решил богатый ясак, который дальновидный запорожец Никифор стал регулярно отправлять в Москву. Впрочем, иного пути, кроме как попытаться замириться с Москвой, у Никифора Черниговского не было: запасы пороха, захваченные в Илимске, подходили к концу, а натиск маньчжуров из Китая все более усиливался. Видимо, при посредничестве церковников конфликт в конце концов был исчерпан: в 1672 году запорожец Никифор был прощен и получил титул приказчика Албазина, но казачья республика, присягнувшая на верность московскому царю, была официально упразднена.

Последним славным деянием запорожского казака Никифора в Албазине стал его дальний военный рейд в 1675 году по правому берегу Аргуни и Амура, то есть уже по собственным землям китайского императора, с целью освобождения плененных маньчжурами славян и даурцев. Основной проблемой Албазина являлась катастрофическая нехватка людей, без которых невозможно было ни защитить русские земли по Амуру, ни обеспечить их хозяйственное развитие. Казак Никифор Черниговский хорошо понимал всю сложность положения и в меру своих сил пытался его исправить.

Московскую Русь проблемы защиты края, по-видимому, волновали куда меньше: страна быстро шла по пути окончательного всеобщего закрепощения крестьян, после которого никакие значительные переселения русских людей в азиатскую Украину, конечно же, становились невозможны. В итоге с 1675 по 1680 годы в Албазин пришел только один царский обоз: он вез порох, свинец, немного семенного зерна и только шесть человек новых поселенцев мужского пола. Создавалось впечатление, что царскую администрацию больше заботили не очевидные военные приготовления Цинского Китая, а персональный статус Никифора Черниговского, который на Москве виделся слишком значительным для бывшего бунтовщика.

В конце 1678 года под благовидным предлогом представления царю Федору Алексеевичу запорожца Никифора выманили из Албазина в Москву, где после почти двухлетних мытарств по приказам (аналог сегодняшних министерств) этого опытнейшего военного и дипломата определили в Красноярск в «дети боярские», то есть на почетное медленное угасание от тоски и безделья.

Китайский отпор казацкой экспансии

Сразу после отъезда Никифора Черниговского в Москву на его место был назначен приказчиком Григорий Лоншаков. Опытный горный инженер и неплохой дипломат, Лоншаков вместе с тем не имел сколько-нибудь серьезного военного и административного опыта.

Если усиление влияния Московской Руси в крае зависело в эти годы только от личной инициативы немногочисленных казаков и прихода в край редких обозов с военным снаряжением, то усиление китайской империи Цин на правом берегу Амура носило планомерный, стратегически осмысленный характер.

В 1679 году цинский император Канси, умный политик и умелый администратор, мягко отстранил от власти своего родственника, князя Сонготу, и взял управление Китаем полностью в свои руки. Для присутствия Московии на Амуре наступали непростые времена — Канси был волевым, решительным и последовательным сторонником изгнания русских людей с Амура. Укрепив внутреннее положение Маньчжурии и обеспечив себе военную поддержку монголов, император Канси в сентябре 1682 года организовал разведывательный рейд сановников (фудутунов) Лантаня и Пэнчуня к Албазину. Чрезвычайная важность предстоящего мероприятия подчеркивалась уже тем, что разведмиссию лично возглавил Лантань — будущий руководитель экспедиционной армии.

Мотивация неожиданного появления высокопоставленного китайского воеводы вблизи русской стратегической крепости была проста до неприличия, ибо явно рассчитывалась на простецов: Лантань объявил русской пограничной страже, что он охотился на оленей и ненароком заблудился. Если бы русским приказчиком в Албазине был запорожский казак Никифор, очень высока вероятность, что эта «охота» Лантаня оказалась бы для него либо безрезультатной, либо вообще последней. Но казак Никифор в это время бесцельно терял время на почетной отставке в Красноярске, а сбитые с толку служилые московиты вместо того, чтобы немедленно спровадить незваного гостя за Амур, зазвали Лантаня в Албазин, где встретили с истинно русским размахом.

Когда Лантань собрался, наконец, уезжать, русские подьячие Лоншакова преподнесли китайцу ценный подарок. Наивные люди не подозревали, что главный их «подарок» уже лежал в походном вьюке Лантаня: китайский разведчик получил полную возможность не только осмотреть, но даже зарисовать фортификационные укрепления Албазина.

Этнополитическая наивность великорусских подьячих обернулась резким ускорением военных приготовлений Китая. По результатам своего «охотничьего» разведывательного рейда Лантань составил детальный план военной экспедиции против Албазина, ветхие деревянные укрепления которого китаец оценил как «крайне слабые, словно изглоданные голодным ослом».

Китайцы реализовывали свой план по вытеснению славян с Амура планомерно и последовательно. На Сунгари, крупнейшем притоке правобережья Амура, строилась речная флотилия, которая должна была доставить экспедиционный корпус и артиллерию под стены Албазина. Здесь же на государственных складах собирали трехлетний запас продовольствия, чтобы китайское войско во время военной кампании ни в чем не испытывало нужды.

В 1683 году «оленный охотник» Лантань выдвинулся вместе с речной флотилией на Амур и близ устья Зеи принудил к сдаче крупный казачий отряд Григория Мыльника, который вез военное снаряжение и провиант для Долонского и Селемджинского острогов. С потерей этого отряда московиты лишились не просто 70 человек вооруженного резерва, они потеряли какую-либо возможность для проявления военной инициативы в предстоящей войне. Албазинская крепость утратила оборонительное предполье, поскольку Долонский и Селемджинский остроги пришлось оставить без боя: без запаса пороха и свинца, без необходимого провианта удержать эти крепостицы было невозможно.

Единственный оставшийся острог Албазинского оборонительного предполья — Верхнезейский — был окружен китайским экспедиционным отрядом и героически защищался. Но что могли сделать 20 казаков в полуразвалившейся крепостице против 400 отборных маньчжурских солдат? Тем не менее верхнезейские казаки сумели продержаться почти полгода и только в феврале 1684 года капитулировали.

Военные действия императора Канси, о которых ясачные тунгусы предупреждали московитов еще зимой 1682 года, разумеется, застали царское правительство врасплох. Извечный тренд русской внешней политики на Востоке — игнорирование «неудобных» фактов, заискивающие дружелюбные жесты и говорильня о мире — сложился не вчера, уже Московская Русь ярко обозначила этот печальный тренд.

С началом военных действий началась штурмовщина: что не сделали за годы и десятилетия, пытались сделать за один-два месяца. Горнозаводчика Лоншакова немедленно сместили, стало не до серебра. В Албазин отправили воеводой потомственного тобольского казака Алексея Толбузина — энергичного, толкового человека. Поскольку за десятилетия, прошедшие с рейда Ерофея Хабарова, к осмысленной переселенческой политике так и не приступили, «воинского чина людей» пришлось собирать по всей Сибири буквально поштучно. К началу штурма Албазина китайскими войсками эти люди, разумеется, не успели.

Лантань между тем не дремал. В начале лета 1685 года трехтысячный экспедиционный корпус Китая на кораблях военной флотилии выдвинулся от Айгунской китайской крепости к Албазину. Берегом шли восемь сотен отборной маньчжурской конницы. Для великорусов и казаков, засевших в ветхих крепостных стенах, наступил момент истины. Силы сторон были попросту несопоставимы: на 450 казаков албазинского гарнизона пришлось не менее трех тысяч китайских пехотинцев (5 тысяч по русским данным, которые, скорее всего, завышены).

В невероятной спешке хватаясь за все разом, приказчики Толбузина не смогли вовремя эвакуировать в Албазин русских крестьян из окрестных деревень: маньчжурская конница, шедшая берегом, пленила более 150 беглецов, не успевших укрыться в крепости. При подходе к Албазину флотилия Лантаня расстреляла из пушек плоты с русскими беглецами, которые плыли в Албазин с верховьев Амура. По китайским данным, с плотов были взяты в плен 40 человек.

В Нерчинском остроге воеводой Иваном Власовым были спешно собраны около ста ратников, преимущественно из крестьян, воинские качества которых были, мягко говоря, сомнительными. Где-то сумели разыскать две пушки. Однако даже эта смехотворная, в сравнении с масштабом китайского вторжения, военная помощь застряла на пути к Албазину.

Битва за Албазин

12 июня 1685 года китайский экспедиционный корпус высадился у Албазина. Начался методичный обстрел крепости из так называемых «ломовых» пушек. Албазинские крепостные стены в полной мере оправдали уничижительную оценку Лантаня в части «изглоданности голодным ослом»: китайские ядра подчас прошивали крепость насквозь, пробивая одновременно обе противоположные друг другу стены. Бомбардировка продолжалась три дня и была очень результативна: были убиты больше 100 человек, полностью сгорели амбары с продовольствием, была разбита одна из трех крепостных пушек.

Ранним утром 16 июня в предутреннем тумане неожиданно рявкнули боевые барабаны и раздался ритмичный заунывный звон цимбал: это китайцы пошли на приступ одновременно со всех сторон. Неистово размахивая огромными сверкающими саблями, авангард китайской пехоты, составленный из бритоголовых богатырей двухметрового роста, с диким боевым кличем ринулся к стенам крепости. Расставленные в специальном порядке китайские фузилеры согласованными залпами своих фузей поддерживали перед гвардейцами «огневой вал».

Казалось, ничто не могло спасти защитников Албазина от поголовного истребления. Ничто, кроме казацкого мужества и топкого болотистого рва перед стенами крепости. Это был как раз тот случай, когда расхлябанность московских бояр сыграла добрую службу. Оборонительный ров Албазина годами не чистили, он полностью заилился и, на первый взгляд, казался пересохшим, именно поэтому китайцы не заготовили заранее осадных мостков.

В ярости штурма бритоголовые гвардейцы бросались через ров и немедленно увязали по пояс. Этим воспользовались казаки, в упор расстреливавшие сгрудившуюся массу человеческих тел. Небольшой отряд донцов и запорожцев из 26 человек под началом сотника Стефана Бойко ринулся с кинжалами через стену в попытке захватить главный штандарт наступавших гвардейцев. Казаки погибли почти все (уцелели только четыре человека), штандарта не захватили, но зато проложили к штандарту целую улицу из бритоголовых трупов.

В результате всех этих обстоятельств китайский план одномоментного штурма был сорван, борьба за стены распалась на несколько очагов. Этим обстоятельством блестяще воспользовался воевода Толбузин, умело перебрасывая казаков и «всякого звания русских людей» от одного места прорыва к другому.

Нужно отдать должное китайцам: они упорно, даже фанатично, не считаясь с потерями, штурмовали Албазин весь день. Только в 10 часов вечера солдаты Канси отступили в свой лагерь. Их потери были чудовищны: Лантань лишился убитыми и раненными более 400 солдат.

На следующий день упорный Лантань отдал приказ готовить новый штурм. Китайцы начали вырубать окрестный лес и заваливать ров стволами деревьев. Работали беспрепятственно, поскольку у защитников Албазина практически закончился порох.

В этих условиях воевода Толбузин проявил себя умелым и волевым дипломатом: он сумел договориться с Лантанем о выводе гарнизона крепости и всех русских людей в сторону Нерчинска, то есть туда, где активно собиралось и было уже частью готово казацкое ополчение. Китайцы настаивали на уход албазинских казаков на север, в сторону Якутска, что гарантированно вело к дополнительным людским потерям и лишало казаков всякого шанса продолжить сопротивление. В ключевой момент переговоров Толбузин «перевернул шахматную доску»: он заявил Лантаню, что либо открытый путь на Нерчинск — либо казаки продолжат сопротивление. Лантань согласился.

26 июня 1685 года казаки и русские крестьяне вышли из крепости и в боевом походном строю двинулись на запад. К воинской чести офицеров Канси китайцы сдержали слово — путь на Нерчинск был открыт, китайцы не атаковали и даже не построились в боевые порядки. После ухода Толбузина Лантань частью взорвал, а частью срыл укрепления Албазина. Затем отошел к тыловой Айгунской крепости.

В начале июля в Нерчинске наконец-то соединились все силы забайкальских казаков и русского ополчения, общей численностью около 1200 человек. Почувствовав под рукой реальную военную силу, мужественный Толбузин собрал Войсковой Круг, на котором казаки дружно отказались «побежную славу собе из Албазина учинять».

Здесь же, в Нерчинске, Толбузин нашел себе надежного боевого товарища. Им стал крещеный в православие немец Афанасий Бейтон, человек исключительной смелости и огромной воли. Бейтон привел в Нерчинск донских казаков и русских крестьян из Западной Сибири, и вплоть до гибели Толбузина оставался его надежнейшей опорой.

27 августа 1685 года к взорванным стенам Албазина вновь подошли казацкие струги. На сей раз войсковые силы воеводы Толбузина были более-менее ощутимыми: 714 казаков (из них 200 конных) и 155 русских промысловиков и крестьян, пожелавших вернуться на Амур. Истовым трудом эти люди до первого снега сумели восстановить крепость. Впереди их ожидала страшная война на истощение с лучшими войсками империи Цин, а за их плечами не было ничего, кроме необъятной, пустынной Сибири и далекой Москвы, в которой и вокруг которой в это время рубили головы многим сотням верных русских людей, которых обвинили в церковном «расколе».

Впервые Албазин был упомянут в 1650 году, когда отряд русского первопроходца Ерофея Павловича Хабарова занял на верхнем Амуре городок даурского князя Албазы, имя которого впоследствии дало название острогу. Покидая городок в июне следующего года, Хабаров сжег его. В дальнейшем своими жестокими действиями на Амуре он восстановил против себя не только аборигенов края, но и самих участников похода, после чего был отозван из Даурии.
Созидательный этап в истории русского Албазина начался только в 1665-1666 годах, когда туда переселилась группа из 84 казаков во главе с Н.Р. Черниговским. Казаки поставили на месте Албазинского городища острог и взяли на себя функции сбора ясака с местного населения. Весь собранный ясак они исправно переправляли через Нерчинск в Москву.

Свое первое боевое крещение острог получил летом 1670 года, когда был осажден маньчжурами. Сведений об этом нападении почти не сохранилось. Известно только, что маньчжуры приплыли к острогу на судах, а позже по суше к крепости подошло конное войско. Осаждавшие соорудили возле острога земляной вал. Серьезность их намерений была очевидной, и в Москву поспешили доложить, что Албазин пал. Тем не менее острог выстоял.
В 1682 г. он уже стал центром самостоятельного уезда. К этому времени Приамурье, где успешно развивалось пашенное земледелие, постепенно превращалось в настоящую житницу для населения Забайкалья. От слияния Шилки и Аргуни вниз по Амуру до устья реки Зеи и по самой Зее располагалось более двадцати русских сельскохозяйственных поселений - слобод, ясачных зимовий и острожков.
В начале того же десятилетия маньчжурское правительство Цинской империи стало готовиться к агрессии в русском Приамурье. Присутствие русских первопроходцев в регионе лишало маньчжуров источников поступления ценной пушнины и препятствовало захвату местного населения в плен. Даурские и эвенкийские князья - Гантимур, Туйдохунь, Баодай и Вэнь-ду - добровольно перешли со своими людьми к русским, и маньчжуры не без основания опасались, что их примеру последуют и другие племена, причем не только левобережья и верхнего Амура, но и его правобережья.
В начале 1683 г. для укрепления обороноспособности забайкальских и даурских острогов Якутский, Иркутский, Илимский, Нерчинский и Албазинский уезды были объединены в Енисейский разряд и отданы в подчинение енисейскому воеводе. По государеву указу было велено набрать в Тобольске и других городах «конных и пеших казаков и стрельцов, и из их детей и братьи и племянников выбрать охочих 500 человек и послать в Енисейск… на подъем дать им по 50 рублей на человека да по пищале». Однако отряд во главе с енисейским сыном боярским Афанасием фон Бейтоном выступил в Даурию только осенью 1684 года.

Между тем еще предыдущим летом албазинские служилые и промышленные люди срубили новый острог, оградив стенами значительно большую, чем прежде, территорию. Сохранилось подробное описание острога, составленное в 1684 году воеводой А.Л. Толбузиным, именно на его основе и был воссоздан облик крепости.
Новые стены имели высоту 5,3 метра и были покрыты двойным тесом с зубцами. Северная стена острога имела длину 85 метров и заканчивалась квадратной (6,4 х 6,4 м) угловой башней, раскопанной археологами в 1989-1990 годах. Восточная стена делилась проездной башней (8,5 х 8,5 м) на отрезки 46 и 37 метров. Южная также имела проездную башню, но уже круглую, которая делила стену на отрезки в 32 и 43 м. Западная, береговая, стена длиной 97 метров включала в себя две башни, поставленные еще в 1960-х годах. Под этими башнями находились избы для аманатов (заложников), под которых собирали ясак.
В северо-западном углу острога размещался «государственный двор на приезд воеводам и приказным людям». Далее в описи отмечается, что «с трех сторон по острогу нарублены городни». Одно время считалось, что стену образовывали плотно примыкающие друг к другу срубы. Между тем при археологических раскопках было установлено, что стены острога имели конструкцию в виде тына - вертикально вкопанных в землю вплотную друг к другу бревен. Видимо, А.Д. Толбузин при составлении описи ошибся, назвав тыновые стены он назвал городнями. Это подтверждается дальнейшим текстом описи, где говорится о сооружении с внутренней стороны острога плетня шириной в аршин (0,71 м) и высотой в сажень (2,13 м), а на нем - «полатей» (боевых ходов), с которых открывался доступ к бойницам.
Кстати, с подобной ошибкой историки сталкивались при изучении Мангазеи: согласно «Расписному списку 1625-1626 гг.», городская стена состояла из городен, а при археологических исследованиях были обнаружены тарасы - две параллельные стены с перерубами.

Конструкционные особенности Албазинского острога в какой-то мере предопределили его судьбу. 12 июня 1685 г. маньчжурское войско численностью более 10 тысяч человек с двумястами пушками осадило Албазин. 16 июня был предпринят решительный штурм города. Ядра маньчжурских пушек легко пробивали стены и башни острога. Тем не менее, потеряв 100 человек из 450, албазинцы, имевшие в своем распоряжении только три пушки и около 300 пищалей, отбили приступ. После этого нападающие обложили стены города хворостом и подожгли. Огненные стрелы маньчжуров сожгли амбары и церковь, запасы пороха и свинца были на исходе. Воевода А.Л. Толбузин вынужден был начать переговоры о капитуляции.

Причиной столь быстрого падения Албазина явилось сооружение его стен не из городен, а в виде тына. Такие стены надежно защищали первопроходцев от стрел «немирных» инородцев, с которыми столкнулось русское население в Сибири и на Дальнем Востоке но артиллерийскому огню противостоять не могли.
По условиям капитуляции оставшиеся в живых албазинцы беспрепятственно ушли в Нерчинск, куда прибыли 10 июля «наги и босы и голодны», а уже 15 июля воевода направил в разведку на албазинское пепелище отряд из 70 казаков. Выяснив, что китайцы ушли, он послал туда пришедший наконец в Нерчинск отряд под командованием казачьего головы, поручика А.И. Бейтона, а затем и А.Л. Толбузина с албазинцами. Им было приказано построить новый острог или город. Острог возвели на прежнем месте, причем до морозов успели возвести «земляного города в ширину четыре сажени печатных, а в вышину полторы сажени печатных же». В июне 1686 г. строительство новой крепости было в основном закончено, и только башни покрыть не удалось, потому что 7 июля (по китайским источникам - 8 июля) маньчжуры вновь осадили город.

Третья осада Албазина продолжалась пять месяцев. В ходе нее 826 защитников крепости успешно противостояли 6,5-тысячной армии противника. Маньчжуры окружили русское укрепление земляным валом, а севернее острога возвели раскат высотой 15 метров, с которого под руководством 20 голландцев-иезуитов беспрерывно обстреливали город из пушек. С южной стороны они пытались построить башню для тех же целей, но албазинцы первую из них сожгли, а вторую разрушили подкопом. Ответные подкопы под город маньчжуров успеха не имели. Пять раз албазинцы совершали вылазки из осажденной крепости. Особенно успешной была последняя совершенная 16 августа, когда албазинцы пытались уничтожить северную батарею противника. На пятый день осады воевода А.Л. Толбузин был смертельно ранен, и командование острогом принял Бейтон.

30 ноября 1686 года маньчжурские воеводы получили распоряжение китайского императора о снятии осады. Формальным поводом для этого послужил приезд в Пекин гонцов из Москвы с известием с выезде в Приамурье русского посольства во главе с окольничим Ф.А. Головиным для переговоров о мире. Однако не менее весомой причиной такого решения было тяжелое положение, в котором оказались осаждавшие. Оторванные от баз снабжения, они потеряли в декабре на приступах, от голода и болезней более 1500 человек. Выполнить приказ императора маньчжуры не смогли, поскольку лед уже сковал их суда. Осада фактически продолжалась, ведь выходить из крепости русским нe давали. Только в мае следующего года, когда на Амуре сошел лед, маньчжуры отступили от города, но далеко они не уходили. Армия расположилась в четырех верстах от Албазина, чтобы помешать горожанам посеять хлеб. К этому времени неприятель потерял 2500 «воинских людей» и много вспомогательных рабочих.
И все же положение осажденных албазинцев было куда тяжелее. К декабрю их осталось всего 150 человек. Караульную службу могли нести лишь 30 мужчин и 15 подростков, остальные ослабели от ран и цинги. Несмотря на это, Бейтон отказался впустить в крепость маньчжурских лекарей. На Пасху он послал изумленным китайским воеводам пшеничный пирог весом в один пуд, который они «приняли с честью». К маю 1687 года в Албазине осталось в живых только 66 человек. Предать земле тела павших албазинцев без отпевания Бейтон не решился. По этому поводу он писал нерчинскому воеводе И.E. Власову: «И те умершие люди похоронены в городе в зимовье поверх земли без отпеву до твоего разсмотрению. А ныне я с казаками живу во всяком смрадном усыщении».
Похоронить павших албазинцев достойным образом возле церкви Воскресения, где в остроге находилось кладбище, Бейтону так и не удалось. Страшные свидетельства тяжелейшей осады Албазина были открыты в ходе археологических исследований острога. В 1991 году по краю речного обрыва городища археологами была найдена, а в 1992 году изучена небольшая (3 х 6 м) полуземлянка, которая превратилась в братскую могилу для защитников крепости. В ее углу хорошо сохранилась кирпичная печь размерами 1,5 х 2 м, вся остальная площадь помещения была занята аккуратно уложеными телами землепроходцев. Среди 57 погребенных были женщины и дети. Между останками двух албазинцев найдены наконечники стрел, еще несколько человек погибли от свинцовых пуль. При останках было обнаружено более 20 бронзовых и серебряных нательных крестиков, которые составили крупнейшую на сегодняшний день коллекцию этих предметов на Дальнем Востоке.

29 августа 1689 года в Нерчинске был подписан русско-китайский договор, по которому граница между двумя государствами проводилась по реке Горбица, впадающей с севера в Шилку. Албазинский острог оказался за пределами русской территории и подлежал уничтожению, а его жители - переселению. Правительство царевны Софьи решило поступиться Албазином и Приамурьем для заключения мирного договора с маньчжурским правительством Цинской империи.
31 августа глава русского посольства в Китае Ф.А. Головин послал Бейтону указ об оставлении и разорении Албазина, а 5 сентября маньчжурское посольство прибыло к крепости. Служилые люди на глазах послов и воевод сожгли деревянные строения острога и раскопали вал. После этого они на предоставленных маньчжурами лодках отправились в Нерчинск.
От укреплений Албазина последнего периода его существования практически ничего не осталось. А повторно русские вернулись на эти берега только в середине XIX века. В наши дни близ места, где стояла героическая крепость, находится небольшое село Албазино.

Хочу дополнить текст еще несколькими иллюстрациями и деталями.

Вот фотографии, сделанные археологами в начале 1990-х при раскопках Албазинского острога. Здесь можно видеть остатки основания угловой башни. Этот и два последующих снимка были взяты мною отсюда .

Остатки тыновой стены. Следует отметить, что от укреплений последнего периода существования крепости осталось очень немного - сказалось усердие фон Бейтона по разрушению острога, чтобы им не смогли воспользоваться маньчжуры.

Упомянутая в тексте землянка (полуземлянка), ставшая братской могилой более чем для полусотни павших защитников.

Так изобразил осаду крепости в 1686-1687 годах голландец Н. Витсен. Не то он видел острог своими глазами в составе маньчжурской армии, не то рисовал со слов очевидцев. Так или иначе, а на рисунке, датированном 1692 годом, юго-восточный угол крепости имеет форму почти классического бастиона. Это является доводом в пользу версии, что перед третьей осадой строители острога использовали достижения европейского фортификационного искусства, что и позволило им выстоять против многократно превосходящих сил.

И еще одна картина, на этот раз современного китайского художника. Файл прислал мне Николай Петрович Крадин, сфотографировавший полотно, висящее в Харбинском музее. На картине изображено, как маньчжуры увозят в плен русских албазинцев. Этот эпизод имел место в 1685 году, когда 45 не то казаков, не то просто крестьян искали убежища в осажденной крепости, но были перехвачены неприятелем. Пленников доставили в Пекин, где те основали небольшую русскую колонию. Как я читал, их потомки до наших дней сохранили даже православную веру, но, конечно, в прочих смыслах являются настоящими китайцами.